Услышав такое обращение к себе, следователь сделал нетерпеливый жест. Несмотря на все свое неверие и на весь свой атеизм, он чувствовал себя очень нехорошо в соседстве с таинственным странствующим трупом.
— Я не премину, конечно, произвести самое тщательное следствие. Но прежде всего, мне кажется, следует удалить отсюда этот разлагающийся труп, так как он отравляет воздух. Разрешаете вы, господа, сейчас же его похоронить, или нужно отправить в клинику?
— Конечно, в клинику! Может быть, вскрытие даст нам какие — нибудь новые указания.
— Отлично! Я сейчас сделаю необходимые распоряжения, а затем, господа, мы приступим к составлению протокола.
— Надеюсь, вы упомянете в протоколе о показаниях сестры Бригитты и Жака, что они несколько часов тому назад видели покойную девицу Лажуа живой у кровати маркиза. Маркиза тоже подтвердит это показание, — заметил священник.
— Да! Клянемся вам в этом нашим вечным спасением.
— Только этого недоставало! Не хотите ли вы, чтобы мы написали, что священник, отец Бастиан, констатировал, что сам сатана вселился в труп, который, вследствие душа Святой воды, упал разложившимся? — с гневом сказал один из докторов.
Другой доктор прибавил суровым тоном:
— Ни в науке, ни в протоколах не допускаются глупости подобного рода. Вы, сестра Бригитта, и вы, Жак, хорошо сделаете, если будете молчать об этом. Люди, которые утверждают, что видели, как прогуливаются особы, умершие пятнадцать дней тому назад, или сумасшедшие, или больные, которым место в больнице. Вам же, отец Бастиан, никто не мешает успокоить свою совесть, служа заупокойные обедни по покойной.
— Нет, я остерегусь вмешиваться в дела дьявола, а также не стану спорить с вами, так как нет людей более глухих и слепых как те, которые сами не хотят слышать и видеть.
К вечеру этого же дня состояние Беранже значительно ухудшилось. Им овладела лихорадочная сонливость, заставлявшая доктора бояться нервной горячки. Доктор настойчиво советовал маркизе вернуться в Париж, пока это еще возможно, так как не только все средства, но и все медицинские знаменитости будут к услугам больного. Так как барон в телеграмме выражал такое же желание, Алиса решила ехать в ту же ночь. С ней вместе отправилась сестра милосердия и Бертран, любезно предложивший маркизе сопровождать ее до Парижа.
Переезд совершился без всяких приключений. Со смешанным чувством радости и горя встретил барон своего племянника, которого смерть, казалось, отдала только для того, чтобы снова овладеть им.
На следующую ночь после приезда в Париж, у Беранже открылся бред, и доктора объявили, что у него одна из самых опасных нервных горячек, осложненная в мозгу.
Тяжелые дни и еще более тяжелые ночи потянулись для Алисы. Молодая женщина сама чувствовала себя нездоровой.
Какие — то новые и противоречивые чувства наполняли ее душу. Боясь серьезно заболеть, что помешало бы ей ухаживать за мужем, она решилась обратиться к доктору. К ужасу ее, тот объявил, что она беременна. Когда прошло первое волнение, молодая женщина попросила доктора никому не говорить об этом обстоятельстве, даже дяде, до более благоприятного времени. Тот, конечно, охотно обещал исполнить ее просьбу. Известие, что она готовится стать матерью произвело глубокое впечатление на Алису и вызвало ее на новые размышления. Имеет ли она право располагать собой теперь, когда новые узы, более крепкие, чем церковные, связывали ее с человеком, с которым она хотела развестись, если он останется жив?
Бледная, молчаливая Алиса вместе с сестрой милосердия ухаживала за больным, состояние которого ухудшалось с каждым днем. Больной то лежал в забытье, похожем на смерть, то им овладевал страшный бред. Тогда Беранже катался по кровати, с криками и стонами отталкивая какое — то невидимое существо, или уверял, что он не умер и умолял не хоронить его живым. То ему виделось, что на него хочет броситься и задушить в своих объятиях роковая женщина, которую он любил вопреки чести и долгу; то ему казалось, что за спиной Мушки появлялся красный, как раскаленный металл, человек и начинал терзать ее. Когда же он хочет отнять ее у него, Мушка отбивается с нечеловеческой силой и, схватив его самого, высасывает у него кровь и жизненную силу. После таких видений, которые выдавал бред больного, Беранже холодел и лежал неподвижно, только изредка бормоча:
— Алиса, Алиса! Прости меня! Спаси меня!
Никакие средства докторов не помогали. Больному день ото дня становилось хуже и хуже. Только когда Алиса или монахиня вытирали ему лицо Святой водой, Беранже немного успокаивался.
Часто испуг и ужас вызывали холодный пот на лбу обеих верных сиделок, но они все — таки не покидали своего поста.
Видя, как ужасно поражен ее преступный супруг рукой Небесного правосудия, Алиса больше уже не думала о самой себе. Образ Гюнтера побледнел и отошел в какой — то далекий сумрак.
У молодой женщины осталась одна только жалость к Беранже и страстное желание спасти его от окончательной гибели и избавить от власти нечистого духа, с которым он роковым образом связал себя.
Однажды ночью больной, казалось, был в отчаянном положении. После ужасного приступа бреда, он впал в полное забытье. Дыхание его было едва заметно, и его можно было счесть мертвым. Доктора уехали, обещав вернуться на рассвете. Их уклончивые ответы на боязливые вопросы барона доказывали, что они потеряли всякую надежду и что все их искусство лечения материи, помимо духа, оказывалось до жалости бессильным.