Заколдованный замок - Страница 57

Маркиз густо покраснел.

— Вы поступили бы очень благоразумно, господин Ренуар, если бы перестали объяснять мои взгляды на нашего предка с точки зрения ваших… странных идей. Раз вы уже делали мне смешные намеки по этому поводу, но я предпочитаю не вспоминать их.

Видя, что Ренуар выпрямился с язвительным видом и что спор начал переходить в ссору, барон Эрнест счел нужным вмешаться.

— Довольно, господа! Перестаньте! Тебе, Беранже, нечего горячиться из — за действий и поступков покойного барона де Верделе, за которые ты, слава Богу, не ответствен. А вы, дорогой сосед, позабудьте на сегодня ваши мистические взгляды. А теперь я снова приступлю к чтению, причем прошу присутствующих не перебивать меня, так как если мы станем обсуждать каждый эпизод, то не кончим сегодня чтения хроники, что было бы очень прискорбно, ввиду цельности рассказа.

Итак, вернемся к тому моменту, когда Беранже заставил свою лошадь сделать скачок в сторону и удалился от несчастной женщины.

— Когда пыль улеглась, — продолжил чтение барон, — мы увидели Анжелу. Она была переодета служанкой и лежала без чувств. Платье ее было разорвано. От самого лба до обнаженного плеча кровь лилась в изобилии. Я не понимаю, как я не потерял рассудка в этот роковой час. Даже суровые солдаты были тронуты. Никто не осмеливался дотронуться до несчастной и все считали ее мертвой. Беранже имел вид безумного. Губы его нервно дрожали и он смотрел на свою жертву широко открытыми глазами.

— Поднимите благородную даму и подайте ее мне, — сказал он, наконец, приходя в себя.

Один из конюших соскочил с лошади, осторожно поднял Анжелу и подал ее барону. Тот положил ее поперек седла. Придерживая жену одной рукой, другую он приложил к ее сердцу.

— Она жива! — сказал он, не глядя на меня.

Я ничего не ответил. Затем, медленно, шаг за шагом, мы направились к замку.

Анжела не приходила в себя. Осмотрев ее, я увидел, что лошадь разбила ей бок и что у нее была контужена голова. В тот же вечер у нее открылось воспаление мозга.

Из ближайшего города привезли врача. Тот, осмотрев больную, объявил, что ее состояние до такой степени опасно, что он не может ничего сказать об исходе болезни.

В течение трех недель Беранже не покидал комнаты, где Анжела металась между жизнью и смертью. За это время никто не слыхал от него ни одного слова. Мрачный и молчаливый, он, точно прикованный, сидел у изголовья жены и даже не спрашивал врача о ее состоянии. Одному Богу известно, что происходило в его душе.

Однажды ночью Анжеле было особенно худо и она пришла в сознание. Бедная женщина узнала меня и улыбнулась. Когда же она заметила барона, она вскрикнула от ужаса и снова лишилась чувств.

Тогда врач объявил, что если барон желает, чтобы его супруга осталась жива, он не должен показываться ей.

Беранже послушно удалился, но запретил под страхом смерти оставлять под руками Анжелы ножи или какие — нибудь другие орудия, которыми она могла бы лишить себя жизни. Он снова стал посещать башню, приказав, чтобы его извещали каждый час о ходе болезни. Я же остался с больной, и мы берегли ее, как зеницу ока.

Наконец, молодость победила недуг и Анжела стала медленно поправляться. Как только она была в состоянии ходить, она объявила, что желает уехать из замка.

— Я поеду к королю и буду просить у него милости и правосудия. Он знает меня. Если же это не удастся, я брошусь к ногам какого — нибудь рыцаря и буду умолять его о покровительстве и защите, — говорила она мне.

Я со слезами убеждал ее, что Беранже ни за что на свете не отпустит ее и что она обязана простить мужа. Но Анжела оставалась непоколебимой. Впрочем, в то время ей трудно было бежать, так как она была настоящей пленницей. Воины стерегли дверь ее комнаты, замок был приведен в осадное положение и часовые охраняли все выходы.

Мало — помалу Анжела впала в глубокую апатию. Она сделалась мрачна и молчалива, и окончательно отдалась своим тяжелым думам. Ни мои слезы, ни мои просьбы не действовали на нее. Наконец, врач объявил, что ей необходим свежий воздух. Тогда ее вынесли в садик при замке. Барон наблюдал за нею в окно и не позволял ей сделать ни шагу вне стен замка.

Видимое нетерпение стало овладевать Беранже. Он во что бы то ни стало хотел помириться с женой, но, боясь гнева и упреков Анжелы, желал, чтобы она предварительно согласилась заключить с ним мир. Между прочим, он поручил мне передать ей, что если она не поклянется на Евангелии, что отказывается от всякой мысли о бегстве или самоубийстве, то она останется пленницей до самой его смерти, так как, пока он жив, он никуда ее не отпустит.

Молодая женщина равнодушно выслушала мои слова и ничего не ответила на них.

Прошло более двух месяцев, а все мои усилия по — прежнему оставались тщетными. Напрасно я проповедовал, приводил из Евангелия все тексты, предписывающие прощать обиды, и приводил слова Спасителя, приказывавшего воздавать добром за зло, — на все мои аргументы Анжела отвечала только презрительным молчанием или горькой улыбкой.

Я уже не знал больше, что мне делать, Беранже с каждым днем все настойчивей требовал, чтобы я кончал возложенное на меня дело и его внутреннее раздражение сильно отражалось на окружающих. Терзали ли его угрызения совести, не знаю, но ему, очевидно, было очень стыдно, хотя он в этом и не сознавался.

Истощив все средства, я решил прибегнуть к строгости.

— Дочь моя! — сказал я однажды. — Из того, что вы так упорствуете в своей антихристианской злобе, я заключаю, что всякое духовное руководство для вас излишне. Итак, я удаляюсь в монастырь и оставляю вас одних с вашим злым сердцем.