Заколдованный замок - Страница 65

Выслушав этот рассказ, я почти возненавидел Беранже. Действительно, этот презренный человек был проклят! Он не только убивает свою невинную жену, но еще оскверняет ее тело колдовством. И это он совершает в то время, когда слуги ищут по всем дорогам его несчастных детей, которым грозит самая ужасная участь, если их не удастся вырвать из рук этой ведьмы Мариам, которая, конечно, не задумается выместить на них всю ненависть, какую питала к их матери.

Мое волнение было так сильно, что я не мог даже молиться. Только после нескольких часов отдыха и уединения, я настолько успокоился, что мог исполнить свою обязанность и отправился в капеллу. Но в дверях капеллы я остановился, точно окаменелый, и взгляд мой прирос к гробу Анжелы, ярко освещенному восковыми свечами. Служанки одели несчастную женщину как невесту, но ее нежное личико и маленькие руки, державшие распятие, потеряли свою ослепительную белизну и приняли какой — то темный оттенок. У гроба, зарывшись головой в складки платья покойницы, стоял на коленях Беранже. В своем черном костюме он был похож на духа тьмы.

При виде этого злодея мое сердце наполнилось негодованием и ужасом, и глухой стон вырвался из моей груди: Вероятно, Беранже подумал, что этот стон слетел с губ покойницы, так как он смертельно побледнел и встал, дрожа всем телом.

Заметив меня, он тотчас же успокоился и смерил меня зловещим взглядом.

— Что тебе нужно здесь, убийца? — спросил я, всходя на ступени алтаря. — Не боишься ты, что усопшая встанет и обвинит тебя в осквернении своего тела? Твое присутствие здесь — святотатство!

Беранже выпрямился, и в глазах его вспыхнуло выражение гордыни и злобы. Возмущенный такой дерзостью, я вскричал:

— На колени, нечестивый! Преклонись перед Предвечным Судьей и отрекись от дьявола, увлекшего тебя на путь преступлений! Если на земле для тебя нет прощения, то тебе остается милосердие Божие. Но с таким дерзким видом тебе нет места в церкви!

Барон скрестил руки, глаза у него горели, как у демона.

— Безумный монах! Нет ни Бога, ни правосудия. Уходи ты сам: здесь я хозяин. Я сам судья своих поступков, я сам себе Бог!

Дрожь ужаса потрясла меня. Сам сатана говорил этими дерзкими устами! Но на мне, как на служителе алтаря, лежал долг изгнать проклятого из святого места.

Я взял с алтаря массивный серебряный крест и, потрясая им, подошел к Беранже.

— Уходи отсюда, отверженный! Вечное Правосудие, которое ты отрицаешь, рано или поздно покарает тебя. А я — я проклинаю тебя и изгоняю не только из этой церкви, но и из всякой другой, куда бы ты вздумал явиться искать облегчения своим мучениям совести! Уходи, отверженный, извергнутый из числа христиан! Ступай к дьяволу, усыновившему тебя! Да будет над тобой мое проклятие.

Барон побледнел, как смерть, и отступил назад, но в дверях снова остановился. Но я уже не владел собой. Мне казалось, что из каждого угла, из каждого углубления несся хриплый вздох.

— Уходи, или я поражу тебя крестом! — вскричал я, не владея собой. — Смотри! Даже покойница возмущена, что нарушают ее покой.

Барон исчез, но испытанное мною волнение было так велико, что я на какое — то время потерял сознание.

С этого часа я чувствовал себя очень нехорошо и едва был в силах проводить тело Анжелы в аббатство. Я смутно помню, что во время печального шествия к нашему кортежу присоединился какой — то неизвестный рыцарь, в полном вооружении и с опущенным забралом.

Отпевания я уже не мог совершить. Когда же закрывали гроб, я вторично лишился чувств.

Прошло много недель прежде, чем я пришел в себя и был в состоянии говорить о прошлом. Тогда я узнал, что детей нигде и не смогли найти, а рыцарь, присоединившийся к погребальному шествию, был Рене де Клорифон. Он возвращался из какой — то поездки, и судьба привела его сюда в последний раз проститься с любимой женщиной.

После погребения мессир Рене вызвал Беранже на поединок, но, очевидно, проклятый барон дрался заколдованной шпагой, как так, несмотря на свое неумение владеть оружием, он не только остался невредим, но опасно ранил такого опытного солдата, как Клорифон. Раненый рыцарь больше месяца пролежал у нас в аббатстве. Я же навсегда поселился в своей прежней келье. Ни за что на свете я не согласился бы вернуться в замок.

Прошло более восьми лет, не принеся с собой ничего достойного внимания.

В тиши нашей святой обители ко мне снова вернулись спокойствие и душевный мир. С Беранже я не видался, но через Готье, его слугу, всегда говевшего в нашем аббатстве, я получал о нем точные известия, так что мог шаг за шагом следить за ужасным наказанием, положенным на него тем Небесным Правосудием, от которого он отрекся. В ту эпоху в нашей прекрасной Франции царили смута и война и поэтому человеческое правосудие не обратило внимания на преступления барона де Верделе, но Господь и собственная совесть осудили преступного синьора.

Сначала Беранже еще более отдался своим сатанинским занятиям, ища в них, может быть, забвения. Затем Феррари умер, и барон остался один в обширном замке, пустом по его собственной вине. Тогда им овладела скупость, и он стал наполнять свои железные сундуки золотом, вымогая его у бедного народа. Он сам никогда никуда не выходил, и никто из посторонних не переступал порог замка. Путники, пилигримы, вассалы — все, осеняя себя крестным знамением, избегали замка и того, кого уже называли в народе ужасным безумцем Башни Дьявола. Барон сам говорил Готье, что его преследуют призраки. Он заставлял вооруженных людей ночевать в своей спальне и страшно боялся темноты, которая казалась ему населенной его жертвами.